СЛАВЯНСКОЕ ПРАВО

Славянское право и его история. — Понятие. Под славянским правом понимается наука, долженствующая раскрыть начала общественной жизни славян как одного единого целого. К этой цели ведут два пути: изучение современного юридического и политического состояния славянства, что входит в самые разнообразные сферы человеческого ведения, и история С. права, составляющая предмет дальнейшего изложения. История С. права есть только часть общей истории права, рассматриваемой ныне с двух точек зрения. Историческая школа, основанная Савиньи, останавливается исключительно на описании изменений общественного быта во времени с целью сознательного восприятия юридич. начал, действующих в современной жизни. Социологическая школа, основанная Огюстом Контом, стремится раскрыть законы общественных явлений там, где установилось уже психическое влияние усопших поколений на настоящие и будущие. В применении к истории права эта школа пытается открыть законы роста общественного быта ради увеличения человеческого счастия путем искусственного удаления явлений нежелательных и споспешествования явлениям, полезным для человеческого преуспевания. Итак, описать изменения общественного быта с посильным указанием причин и установить законы этих изменений во времени — такова двоякая задача истории права. Вследствие этого история С. права должна описать изменения общественного быта целого славянства во времени с указанием причин этих изменений, а также дойти до законов, управляющих ими. Предположение о единстве славянской общественной жизни основывается на следующих положительных данных. По древнейшим известиям, славяне искони распадались на множество племен, из которых каждое жило своею самостоятельною жизнию; неудивительно поэтому, что мы находим с древнейших времен племенные особенности и в языке, и в религии, и в праве. Тем не менее славяне производили на соседей впечатление народа единого, с одними и теми же внешними (цвет волос, кожи) и внутренними (выносливость, свободолюбие) признаками, что выражалось, между прочим, и в общем названии (венеды, славяне). Сами славяне тоже смотрели на себя как на нечто единое, отличное от других народов, как на особый "язык словенеск", что сохранилось в преданиях об общем местожительстве и последовавшем затем расселении, об общем происхождении (три брата — Лех,Чех и Рус), о некогда бывшем политическом единстве. Это заставляет предполагать существование одного общего миросозерцания, что подтверждается религиозными верованиями славян, более или менее отличными от религиозных представлений других ариев, общею юридическою терминологиею (право, правда, закон, обычай и т. д.), поразительным сходством общественного быта — не только древнейшего, но и более позднего (напр. в XIII в.). Наконец, единство славян может быть подтверждено и дедуктивно. Само славянство есть не более как ветвь ариев, очень долго сохранявшая праарийский быт; поэтому древнеславянский быт сходен в своих основах с древнейшим юридическим и политическим бытом греков, римлян, кельтов и т. д. Хотя единство славянской общественной жизни бесспорно должно было ослабевать в течение веков под влиянием других, преимущественно соседних народов, тем не менее, оно не исчезло окончательно — как вследствие перекрещивающихся влияний отдельных славянских государств одного на другое, ослаблявших выработку вполне индивидуальных особенностей в данном государстве, так и вследствие того, что значительным изменениям подвергались у славян только высшие слои общества, а народные массы жили по своим стародавним обычаям, чуть ли не времен языческой С. старины. Уже передвижения С. племен со II по VII в. должны были перемешать С. племена, ибо занятие новых земель совершалось не общим переселением, как у германцев, а скорее ищущею приключений и славы С. молодежью различных славянских племен. Это доказывается не столько единством названий племен в самых отдаленных местностях (напр. славяне на Ильмене и в Пелопоннесе, сербы в Сербии и Галиции), сколько составом языка. Изучение болгарских наречий, которые не развивались, а, так сказать, застыли в XIV в., намекает на смесь самых разнообразных славянских племен, не только восточной, но и западной половины. Болгария времен Симеона и даже позже оказала громадное влияние не только на весь Балканский полуостров, но и на Россию. В самом начале XIV века чувствуется сильное влияние Чехии на Польшу; объединение отдельных польских княжеств, учреждение должности старост, установление земских и градских книг произошло, вероятно, под чешским влиянием. Политические идеалы гуситов тоже, может быть, имели значение в стремлениях низшего дворянства — шляхты — к политической жизни, что особенно проявилось с 20-х гг. XV в. Отношения Польши с Москвою через посредство Литвы и Малороссии особенно с XVI в. были чрезвычайно живы и вызывали среди московского боярства образование партий, более или менее сочувствовавших польским порядкам. Даже появление мадьяр в начале Х в. и выделение румынской народности не могло совершенно разорвать С. единства, так как обе народности восприняли чрезвычайно много от славян, особенно из сферы юридического и политического быта. Некоторая неподвижность славянских народных масс, сохранивших много древнейших азиатских представлений, издавна привлекала к славянам не одних только С. ученых, что для истории С. права имеет особенное значение. Так, Г. Ирчку удалось восстановить древнейшее С. родовое устройство при помощи современной нам югославянской задруги, а проф. В. В. Богишич посредством глубокого изучения нынешнего южно-славянского юридического быта раскрыл самое существо древнеславянской семейной организации. Литература. Целый ряд причин породил в конце XVIII в. возрождение отдельных славянских национальностей, что немедленно возбудило желание восстановить древнейший общественный быт славянства. Однако в трудах различных славянских ученых XVIII стол. еще не был отделен элемент юридико-политический; описания носили на себе характер этнографический; сведения брались большею частью из иностранных писателей, поверхностно знакомых со славянским бытом; на самые юридические памятники почти не обращалось внимания. Не ранее XIX в. появляются труды ученых юристов, старавшихся не только дать картины древнейшего славянского общественного быта, но и проследить дальнейшее его развитие; у тех же писателей одновременно возник вопрос о происхождении С. права. Некоторое сходство отдельных законоположений Русской Правды, статутов Казимира Великого, Литовских статутов с постановлениями законодательных сборников варварских народов (leges barbarorum), а также близость некоторых славянских учреждений с германскими и норманнскими наводили на мысль о заимствованиях. Эта мысль нашла себе систематического выразителя в Шлецере, который доказывал, что русские славяне стояли на очень низкой ступени развития, что варяги, призванные в Россию, не только положили начало прочной княжеской власти, но и всему юридическому порядку, и что поэтому в основе Русской Правды должны были лежать скандинавские обычаи. Мнения об иностранном происхождении славянского юридического и политического быта появились и в Польше (Нарушевич, Оссолинский, Чацкий, Ян-Викентий Бантке). Такие взгляды опирались на теоретическом положении, тогда широко распространенном в ученом мире, о законодательстве как единственном источнике права; вообще тогда считали возможным перенесение права из одной страны в другую целиком, путем законодательного акта. В противоположность писателям, отыскивавшим основы славянского права у германских народов, появился целый ряд ученых, признававших самобытность славянских юридических и политических начал. Эти ученые смотрели на все славянство как на одно целое, в незапамятные времена выделившееся из общеарийской семьи народов и еще сравнительно близкое к древним ариям. Отсюда мысль о возможности разъяснения славянского быта при помощи индийских памятников (Маевский). Вера в самобытность славянского общественного строя приводила к желанию изучить нравы и обычаи, верования, язык, раскрыть вещественные памятники славянства (Маевский, Ян Потоцкий, Сапега, Суровецкий, Ходаковский, Ганка, Юнгман и др.). Наконец, единство славянского племени, из которого только с течением времени выделились отдельные народы, наводило на сравнения. Среди этих трудов особенно выдается сочинение Раковецкого ("Prawda Ruska czyli prawa w. x Jaroslawa...", Варш., 18 2 0 и 22), как первая попытка сравнить Русскую Правду с другими славянскими памятниками и как первая работа, где говорится о едином духе, проникающем законодательства славян. Однако и в этом сочинении мы не видим отделения права от филологических изысканий, а теоретико-юридические сведения автора не идут далее Гуго Гроция и Монтескье. Данные, добытые еще в XVIII в. издателями памятников и историками, накопленные в начале XIX в. этнографами, путешественниками, археологами, собирателями народных преданий и составителями законов, вели к предположению одного духа в славянском общественном быте и праве — духа, которому приписывали самые симпатичные качества: уважение к личности, кротость, гостеприимство. Но эта мысль, добытая индуктивно, не находила еще себе философского обоснования. У историков с славянским оттенком мы встречаем то желание сравнивать исключительно славян между собою и предположение о миролюбивом славянском духе, резко отличном от воинственного, кровожадного духа немцев, то мысль о простоте жизненных отношений на первобытной ступени культуры и происходящем отсюда сходстве славянских законов с законами афинян, римлян, франков, готов. Переворот в этом отношении наступил с появлением в Германии исторической школы, учившей, что право есть результат народного духа, что оно, подобно языку, рождается, живет и умирает вместе с народом, его создавшим. В двадцатых годах заканчивали в Берлине свое образование несколько польских юристов — Вацлав Александр Мацеевский и братья Губе. Они были непосредственными учениками Савиньи и возвратились в Варшаву, полные самого пламенного желания раскрыть существо славянского национального духа; к ним впоследствии примкнул Лелевель. Плодом трудов Мацеевского была знаменитая "История С. права" ("Historya prawodawstw sł owianskich ", Варш., 1832—35; второе изд., там же, 1856—65). В предисловии к IV-му тому 1-го изд. Мацеевский сам говорит, что начала исторической школы служили ему путеводною нитью. Под влиянием существовавшей тогда ученой литературы, вызванной возрождением славян и потому идеализировавшей славянство, Мацеевский определял славянский национальный дух как свойственный миролюбивому, земледельческому, свободолюбивому народу, который наиболее охотно живет в общинной форме правления; затем он стремился подыскать среди славян страну, которая давала бы по своему географическому положению наибольшее ручательство в своей самобытности; наконец, он признал развитие права и государства в этой стране типичным для целого славянства и пользовался остальными С. правами, как освещением развития славянского духа в избранной им славянской национальности. Страною, где мог лучше всего развиться дух С. права и славянских политических учреждений, была, по мнению Мацеевского, Польша, ибо она менее подвергалась влиянию немецкого права и обстоятельствам, задерживающим просвещение. В течение веков первичный ее характер изменяется в том отношении, что народ как бы раздваивается, крестьянство и мещанство портятся вследствие чрезвычайного гнета, так что настоящий славянский характер можно наблюдать только в высших слоях польского общества. Нетрудно доказать ненаучность этих приемов. В них совершенно произвольно, чисто метафизически определяется, так сказать, душа славянского тела, и все несогласное с характеристикою души отбрасывается, как иноземное; не менее произвольно все славянские законодательства сливаются в одно целое, так что совершенно утрачиваются индивидуально-национальные черты отдельных славянских народов и получается нечто общее, никогда и нигде не существовавшее; наконец, столь же произвольно выбирается одна страна, как специфически славянская. Если иногда Мацеевский освобождается от своих предвзятых положений, то это было следствием его громадной начитанности в славянских памятниках, невольно исправлявшей его предвзятые воззрения, а также некоторой слабости мышления, которая дозволяла ему иногда уклоняться от строгой логической последовательности. Не менее произвольно, но с большею силою логики построил свою систему С. права Лелевель. По его мнению, народы обладают прирожденными качествами, которым они остаются верны в течение всей своей жизни; эти качества особенно ярко выступают в первоначальной истории народов, когда они наименее подвергались иноземным влияниям. Основное устройство славян, вытекающее из их народного характера, представляется Лелевелю в виде общины, расположенной на своих собственных землях, состоящей только из свободных землевладельцев (кметов) и самоуправляющейся посредством общих сходов и избираемых на этих сходах правителей. Так жили славяне еще во времена Прокопия — и таков их идеал, пока они не сойдут с исторической сцены. Наиболее верным своим первоосновам остался народ польский, но и у него государство процветает только тогда, когда оно наиболее приближается к своему С. первообразу. Эти воззрения проникают все произведения Лелевеля, но с особенною силою и последовательностью они высказаны в его "Consid érations sur l‘é tat politique de l‘ancienne Pologne" (Лилль, 1844). Остальных славян Лелевель касается только вскользь; тем не менее, он сильно восстает против ученых, высказавшихся за чужеземность славянского юридического и политического быта. Более правильною дорогою, чем Мацеевский и Лелевель, пошли братья Губе. Ромуальд Губе поместил в "Фемиде Польской" в 1829 г. две небольшие статьи: "О древних сборниках чешского права" и "Покора (примирение двух родов по случаю убийства) по правам чешским и польским". Иосиф Губе представил на конкурс, объявленный Варшавским университетом в 1830 г. для занятия кафедры истории права, сочинение о праве законного наследования римлян, германцев и славян. Часть этого сочинения была помещена в "Themis polska" в 1832 г., под заглавием: "Wywod praw spadkowych sł owia ńskich". Как важна эта статья доныне, видно из того, что известный знаток С. права, В.В. Богишич, в самом начале своей статьи о семейном праве дубровчан почти дословно повторяет выводы Р. Губе ("Rad jugosl. akad"., т. V, стр. 123). Этими работами оба брата как бы выразили свое несочувствие дедуктивным построениям С. права. Ромуальд желал разъяснить каждое С. право в отдельности; Иосиф считал возможным определить известными признаками общеславянское понятие о семье и наследовании как о таких институтах права, которые отличаются малою изменяемостью. Польское восстание 1830 г. помешало дальнейшему развитию польской литературы по С. праву. Только один Мацеевский неуклонно шел по раз избранному пути до самой своей смерти. Лелевель должен был оставить Польшу и потерял возможность работать над рукописным материалом и даже следить за дальнейшим развитием польской науки. Иосиф Губе также покинул отечество и поступил в монастырь. Наконец, Р. Губе был вызван в Петербург, где был долго всецело поглощен законодательными работами и только в 70-х гг. приобрел громкую известность своими трудами по истории польского права; другими С. правами он интересовался до самой своей смерти, писал о них критические заметки, но самостоятельных сочинений о целом славянском праве не оставил. Мало того, с тридцатых годов изменилось самое направление польских исторических исследований. В 1847 г. появилось анонимно сочинение, где прямо заявлялось, что Польша христианско-католическая, Польша, воспринявшая и усвоившая себе западноевропейскую цивилизацию, и есть настоящая Польша: дохристианская Польша исчезала в С. мире и даже самое имя поляков не было известно ("Przeglą d pos ńanski", 1847—49). Хотя это направление сменилось с 70-х гг. строго научными трудами, но и в них не уделяется места общеславянскому праву; напротив, заметно страстное желание подчеркнуть все индивидуально польское в противоположность общеславянскому. Это исчезновение интереса к С. праву было, очевидно, следствием чисто политических причин. Одновременно с появлением С. исторической литературы в Варшаве в чешской Праге с большим успехом действовал кружок славистов с Юнгманом и Ганкою во главе; он стоял за самобытность С. учреждений, побуждал польских и русских ученых к занятию славяноведением и доставлял превосходные переводы С. юридических памятников с учеными филологическими объяснениями, которые затем и печатались в Варшаве (Кухарский). Но его деятельность не касалась специально права; она была посвящена славянству вообще, его истории, литературе, языкам и носила на себе почти исключительно филологический характер. В этом кружке Палацкий и Томек прославились разъяснением чешско-моравского обществ. быта в связи со С. бытом вообще. Целый ряд выдающихся ученых, среди которых особенно выделяются Герм. Иречек, Челяковский и Калоусек, разрабатывают теперь историю чешского права; в их трудах заметно большее, чем у поляков, желание выяснить и общеславянские черты, хотя главное внимание их обращено на изучение чешского права в его историческом развитии. Большое значение имеет труд Герменсгильда Иречка: "Slovansk é prá vo v Cechach аnа. Morav ĕ " (Прага, 1863, 4, 72). Автор желал изобразить развитие С. начал в Чехии и Моравии и довел свою работу приблизительно до конца XIV в.; первый том представляет сравнительно С. общественный быт до Х в. и, следовательно, непосредственно относится к С. праву; но и в следующем томе автор любит сопоставлять чешские начала с другими С., не сливая их, однако, как это делал Мацеевский. При всей основательности этого сочинения оно имеет и слабые стороны: доверие к суду Любуши и не вполне научное пользование более позднею юридическою литературою XIV, XV и даже XVI в. для разъяснения древнейших С. учреждений. Проф. Ганель в 70-х и 80-х гг. знакомил чешское общество с отдельными С. правами, именно русским и польским, издавал памятники южных славян и трудился над разъяснением общеславянских учреждений при помощи сравнения. Наконец, в новейшее время обращает на себя внимание Г. Кадлец, который, сопоставляя, но отнюдь не сливая юридические правила отдельных С. народов, разъяснял в 1898 г. семейное общее обладание имуществом, или задругу. Русские ученые начали интересоваться С. бытом позже польских и чешских и притом не без их влияния. Они (Хомяков, Иван Киреевский, Самарин, К. Аксаков) принадлежали к числу славянофилов и, как и поляки, видели в общине характеристическую особенность славянского духа; отличало их от поляков только то, что они были убеждены в сохранении чистых общинных начал только в одной России, как не подвергавшейся влиянию католицизма, римского права и вообще западноевропейских начал. В настоящее время история С. права привлекает к ce6е внимание не только юристов (Леонтович, Владимирский-Буданов, Шпилевский, Зигель, покойный Собестианский), но и филологов (Ламанский, покойный Гилфердинг, Флоринский, Успенский, Ясинский и т.д.). Среди югославян неизгладимые заслуги приобрел В. В. Вогишич обработкою и собиранием С. юридических обычаев, исследованием многих отдельных вопросов, особенно о югославянской задруге, наконец, своим изданием черногорского законника, представляющего собою не что иное как собрание юридических черногорских обычаев. Покойный Рачкий работал преимущественно в сфере югославянской истории, но любил освещать древнейший быт южных славян при помощи сравнения с другими С. странами. Итак, в литературе С. права мы замечаем два периода: в начале преобладал дедуктивный метод, т. е. определялся более или менее произвольно характер славян и затем все несогласное с ним объявлялось заимствованием; затем наступает период специальных работ над отдельными С. правами, с большим или меньшим подчеркиванием индивидуальных особенностей, так что во втором периоде литература С. права, за малыми исключениями, сливается с литературою прав отдельных славянских народов. Метод. Уже из предшествующего видно, что С. право разрабатывалось двумя методами. Один состоял в приискании такой страны, которая была бы наиболее чистою представительницею С. духа (по мнению польских ученых — Польша, по мнению русских — Россия), и в восстановлении преимущественно ее учреждений посредством сравнения с другими С. странами. Другой метод ограничивал сравнение только наиболее давними временами, а затем требовал изучения отдельных С. прав, причем желательным считалось сопоставление юридических правил о том же самом предмете ради более полного раскрытия самого существа юридического учреждения и выяснения иноземных влияний. Конечно, только второй метод соответствует научным требованиям. Десятый век составляет то время, с которого должно начаться специальное изучение, ибо до Х в. мы имеем чрезвычайно мало сведений об отдельных С. странах, больше — о славянах вообще, в том же веке окончательно сложились С. государства и начало укрепляться христианство. Эти два явления были особенно важны. Посредством сильной государств. власти соединялись С. племена, а затем и сливались в одну национальность. Образование сильной государств. власти уже само по себе производило крупные изменения в древнейшем С. быте; к этому присоединялось еще учреждение управления по примеру соседних держав. Укрепление христианства было явлением еще более важным, ибо при посредстве духовенства вносились к славянам идеи, им дотоле вполне чуждые и при том различные, смотря по тому, приходило ли христианство с Востока или с Запада. Таким образом, с Х в. должно было начаться распадение прежнего славянского единства, и должна была возникнуть государственная жизнь под все более и более усиливающимся влиянием соседних государств. С этого времени развитие права в каждом С. государстве должно быть изучаемо отдельно, и только затем может быть приступлено к сравнению; в противном случае легко навязать данному государству учреждение хотя и общеславянское, но почему-либо в нем не развившееся, или затушевать какую-либо индивидуально-национальную черту. Чрезвычайная бедность письменных памятников о древнейшем быте славян заставляла ученых, особенно западно-славянских, изыскивать различные средства к пополнению этого пробела. Здесь особенно важны данные языка, так, сродство слов указывает на сродство понятий (knize, ksią dze, ksi ądz, князь); отсутствие слова заставляет предполагать отсутствие понятия (позднее появление слова собственник и его замена словом владелец в смысле собственника); то же можно вывести из обозначения известного понятия иноземным словом (напр. каштелян в Польше, бургграф в Чехии). Иречек, Войцеховский, Пекосинский, Смолька указали на громадное значение названий различных поселений и урочищ. Изучение польских "заволань" (proclamationes) дает намеки на военную организацию родовых поселений; преемственность собственных имен в отдельных родах дала возможность Иречку восстановить генеалогию чешско-моравского дворянства; собственные имена наводят Пекосинского на мысль о глубоком различии слоев населения в Польше. Весьма важны затем выводы из более позднего, документально более известного времени, а также выводы из быта современного нам простого народа, его семейного и экономического строя, его нравов и обычаев, преданий и т. д. В этом отношении, однако, необходимо иметь в виду, что законы развития общественного быта всего человечества еще не настолько установлены, чтобы служить вполне надежною точкою опоры. Выводы из более позднего времени или из быта простого народа только тогда притом основательны, когда существуют данные для предположения, что быт этот не изменился под влиянием каких-либо общественных переворотов и потрясений. Большое значение имеют, наконец, многочисленные вещественные памятники древнего С. быта ввиде содержимого городищ, могил, курганов и т. д., над разработкою чего в новейшее время особенно потрудился проф. Д. Я. Самоквасов. Периодизация С. права. Попытка установить одно деление на периоды для целого С. права была сделана одним только В. А. Мацеевским в его истории славянских законодательств. Он думал, что формы проявления права, т. е. исключительное почти владычество обычая или законодательства, могут служить признаком для деления. Эта мысль не выдерживает критики как потому, что кодификация права не представляется явлением особенно важным в общем развитии правовой жизни, так и потому, что С. право, несмотря на многочисленные попытки кодификаций, собственно говоря, до сих пор еще находится в форме обычного права: громадная масса С. народа не перестает жить по старым, вековым обычаям, не особенно заботясь о юридических правилах, установленных законодательною властию. Периодизацию общеславянского права можно основать на следующих соображениях. Исторически процесс слагается у новых народов преимущественно из двух факторов: из национальных представлений, образовавшихся вследствие известной материальной обстановки (климата, почвы и т. д.), и из влияний культуры, над которою работало и работает все человечество. До принятия христианства славянство хотя и рознилось несколько, под влиянием местных условий, по своим правам и обычаям, но составляло одно целое, с одним языком, одинаковыми в своей основе религиозными, политическими и юридическими представлениями. С момента принятия христианства славянство распадается на две группы, подчиняясь культурным идеям Запада в одной и Востока — в другой половине. Различие между образованностью греческой и римской определило собою различие и в организации христианских общин. Ко всему этому присоединились еще особенные условия, в которых развивались в начале средних веков народы Зап. Европы, с одной, и народы, входившие в сферу духовной жизни Византийской империи, — с другой стороны. Существенные черты различий сводятся к следующему: 1) На Западе вследствие борьбы светской власти с духовною развилась идея, что государственная власть есть только внешняя сила, служащая для охраны от врагов и для обеспечения воспитания народов в христианской нравственности, а потому она должна находиться под контролем духовной власти. Наоборот, на Востоке преобладало убеждение, что духовная власть, как и всякая другая общественная власть, подчиняется главе государства, а управление церковью есть только часть управления вообще. 2) На Западе во главе общества стоял вместе с духовенством высший класс как хранитель нравственных и умственных приобретений человечества, ибо для усвоения знаний необходимо было знакомство с латинским языком, доступным только зажиточному слою. На Востоке этого не замечалось, ибо хранительницею просвещения была только церковь, обращавшаяся к каждому народу на его родном языке. 3) На Западе общество распадалось на сословия, глубоко различные между собою и по занятиям, и по миросозерцанию. Духовенство после введения целибата совершенно выделилось из светского общества и опиралось на начала канонического и римского права; аристократия была убеждена, что сам Бог призвал ее к управлению народами вместе с императором и королями и опиралась на древнегерманские воспоминания о короле как о первом среди равных; рыцарство, основанное на феодализме, составляло общеевропейское общество, в котором своеобразно соединялись христианские начала с восточною фантазией; и горожане, занятые промышленностью и торговлею, обладали правами и учреждениями, постепенно вырабатывавшимися на началах германских и римских и вполне приспособленными к городским потребностям; наконец, крестьяне недалеко ушли в своем развитии от времен языческих и считались более рабочим скотом, чем людьми. Восток не знал сословных различий и представлял собою общество, не разрозненное сословным духом и связанное одною государственною религией; при всей этнографической пестроте, источники образованности был один — византийская литература, стремившаяся слить в праве, политических учреждениях, нравах и обычаях древнегреческую мудрость с христианством. Образование народов, подпавших духовному влиянию Византии, было различно количественно, но не качественно. С момента принятия христианства духовенство хотя и поставило один и тот же идеал для Запада и Востока — а именно громадную монархию, долженствующую охватить всех христиан в один союз, основанный на началах христианской любви, взаимной помощи и вечной справедливости, — но указывало в обеих половинах Европы совершенно иные пути к его осуществлению. На Западе проповедовалось резкое отличие духовенства от светского общества. Организованное иерархически духовенство должно было быть обеспечено материально, дабы исключительно заботиться о религиозно-нравственном воспитании и умственном развитии народов. Светское общество должно было быть также иерархически организовано, дабы высшие слои, более обеспеченные и лучше организованные, могли принять на себя часть забот о преуспевании народных масс. Наоборот, на Востоке не было резких различий даже между духовными и мирянами; государство считалось единственною Богом установленною формою общежития, и государственная власть носила на себе не только светский, но и религиозный отпечаток. Перед выступающим на историческое поприще славянством были поставлены, таким образом, два образца для подражания: могучее, вполне расчлененное общество с слабою государственною властью — на Западе, всесильное государство с неразвитым обществом — на Востоке. Ни тот, ни другой не могли быть быстро усвоены славянством и приноровлены им к действительным условиям обстановки; целые века протекли поэтому во взаимном сопроникновении идей языческо-славянской старины с идеями, внесенными с Запада или Востока. Это и составляет первый период славянского права, период постепенной выработки юридических и политических понятий. Второй период представляет собою общественную жизнь славян на началах средневековых: западноевропейских — на славянском Западе, византийских — на славянском Востоке, измененных и там и тут как старославянскими представлениями, так и обстановкою. С XIV и XV вв. происходит в Западной Европе громадный переворот в умах, вызванный возрождением классической древности, открытиями мореплавателей и знаменитых ученых. В XVI в. к этому присоединяется реформация. Все это умственное обновление переносится к славянам западным, а через них и к славянам православным. Начинается третий период, характеристическим признаком которого является изменение образовательных идеалов: чеху и поляку XVI в. Рим и Греция, а не западноевропейский средневековой строй, дают образцы для подражания, русскому XVIII и даже XVII в. — Западная Европа, а не Византия. Наконец, на наших глазах замечается уменьшение преклонения перед иноземными идеалами, более критическое к ним отношение. Это вызвано отчасти критикою западноевропейского строя писателями социалистического, коммунистического и анархического направлений, отчасти громадным подъемом научного мышления во всех сферах государство- и обществоведения в целой Европе. Итак, история С. права до сих пор была не чем иным как стремлением усвоить и приноровить к иной обстановке западноевропейские или византийские образцы общественного устройства, подобно тому, как у западных народов период с момента падения западноримской империи до момента открытия Америки был временем усвоения наиболее зрелых плодов римской образованности и христианства. Для славянства пройденный путь был как бы подготовкой к самостоятельной деятельности. — Объяснив основную идею нашей периодизации, перейдем к ее применению в целом славянстве. Опираясь на отрывочные сведения византийских, латинских и арабских писателей, мы можем признать существование прочно сложившихся юридических начал среди славян — начал, сходных в общем, но различных по отдельным племенам. Это подтверждается также полным согласием таких начал с умственным состоянием славянства, их сходством с древним бытом других ариев и необыкновенною привязанностью славян к преданиям дедов и отцов. Дальнейшее развитие С. языческих представлений мы находим у славян прибалтийских, чем они особенно интересны в истории. Эти прочно сложившиеся правила были, прежде всего, поколеблены передвижениями славян между II и VII вв., но в особенности образованием больших политических единиц и принятием христианства. Первое из этих явлений совершенно видоизменило политич. и обществен. быт славянства; второе лишило его опоры в религиозно-нравственных воззрениях, так что юридические правила находили поддержку в одной только привычке. Это налагает на первый христианский период, начинающийся с Х в., характер анархический; прочных правил нет совсем; они заменяются взаимными соглашениями людей между собою и князя со своим народом. В политическом отношении первый христианский период представляется периодом срастания отдельных племен в одну национальность, под руководством князей и духовенства и при помощи новых, внесенных с Запада или с Востока представлений. Итак, уже с Х в. необходимо отделить славянство православное от славянства католического. Начнем с первого, как появившегося ранее на исторической сцене. Славянство православное. Первое болгарское царство (с конца VII века до 1018 г.), особенно время Симеона, имеет важное значение как первая попытка приспособить византийские правила к С. жизни путем перевода и даже, по всему вероятию, законодательства и образовать из болгар и различных С. племен одно политическое целое. Поспешность и насильственность такого переворота вызывает реакцию, выразившуюся в сфере религиозной в богомильстве, которое представляет собою восстановление языческих С. общественных идеалов. Второе болгарское царство (с 80-х годов XII-го до конца XIV в.) стремится всецело перенести в Болгарию византийское политическое устройство, что не удается вследствие пестроты населения, различия в умственном состоянии и совершенно отличной от Византии общественной организации (могучее боярство и многочисленный военный класс как результат племенного быта и завоевания). Сербское государство (с конца XII до второй половины XV в.) также строится по византийским образцам, хотя в нем замечается влияние венгерского бурного боярства и рыцарства, а также Италии, по берегам Адриатического моря. В умственном и религиозном отношениях происходит столкновение католичества и богумильства с официально признанным православием. Это государство оставило по себе немало грамот, а также законодательство Стефана Душана, состоящее из законника 1 349 г., приложения 1354 г. и разновременных дополнений. Болгария и Сербия находились под подавляющим влиянием Византии во всех сферах религиозной, умственной, политической и общественной жизни. Они не сложились окончательно в одно плотное политическое целое, чему противодействовали гористая местность, усиливавшая древнеславянскую племенную раздробленность, существование племенных княжеств с родами племенных князей, многочисленный военный класс, как результат завоевания, создавший многочисленное мелкое дворянство, наконец перекрещивающиеся влияния Византии, далекого Востока — в богумильстве, Запада — в католицизме и некоторых феодальных представлениях. В России все три периода выразились с достаточною отчетливостью. Первый период, с Х до XV в., представляет собою, особенно с половины XI в., как бы возрождение древнеславянского языческого быта; мы видим ту же раздробленность, ту же слабость княжеской власти. Различие заключается только в том, что население более уравнено (исчезли древние племенные князья, пала древнеславянская знать), а образование одного политического целого в IX в. и принятие христианства подорвали определенность старославянских юридических и политических начал и вызвали необходимость установления их путем договора в каждом отдельном случае. Медленность усвоения византийских начал вполне объяснима обширностью и малонаселенностью страны. Этот период, кроме договоров с греками, с ганзе